|
титул
|
1985
Тем временем, пока Серега вытачивал из латуни дембельские буковски «СФ» для погонов и любовно надраивал сапоги, его друг Игорек бежал уже девятый километр не то чтобы проклиная армейскую лямку, но поглядывая на мир очень неодобрительно. Сапоги ухали, по спине струями стекал пот. Второй курс — трудное время для курсанта. Но у Игоря была цель — в отличие от Сереги, он никогда не думал, что его могут обмануть. Да и зачем КГБ в действительности было бы заманивать таким странным образом в пограничное училище тысячи парней, если они и так туда шли косяками?
Игорь четко рассчитал, что, несмотря на присутствие в училище огромного количества курсантов с такими же направлениеми, как и у него, все равно кто-то будет избранным. И только от него зависит — будет избран он или кто-либо другой. Тем более, что раз в месяц у Игоря были интересные беседы с начальником особого отдела училища. Особого столпотворения у дверей его кабинета Игорь не замечал, поэтому у него были все основания предполагать, что фортуна к нему благосклонна.
Начальник особого отдела полковник Швидкий тоже отметил старательного курсанта. Не то чтобы он его согрел отеческой заботой, но и козней не строил, и выделял из многих, и пару раз дал понять Игорю, что в числе кандидатов он один из первых.
Вселяло в Игоря уверенность также и то, что однажды подошел к нему неприметный майор, преподававший в старших курсах, помимо курса по побнаружению и применению спецсредств, некую факультативную химию, и предложил Игорю заниматься вместе со старшекурсниками в личное время. Поэтому хоть и не испытывал особого восторга от десятикилометрового маршброска Игорь, но особо на судьбу свою не роптал, и чувствовал себя хорошо.
Шульгин, пропьянствовав трое суток в поездах, сначала от Мурманска до Ленинграда, потом от Ленинграда до Москвы, опухший, но все-таки подтянутый и привлекательный в своей черной форме, шагал по родной улице, ошалело глядя по сторонам и с удовольствием ловя на себе взгляды прохожих девушек. В голове его крутилась не переставая, как заевшая пластинка, песня:
«Идет солдат по городу, по незнакомой улице»....
«Идет солдат по городу, по незнакомой улице»....
Шульгин с таким же автоматизмом мысленно поправлялся: не солдат, а морпех, и не по незнакомой, а по знакомой. Тут же песня в голове сменилась на другую:
«Вот эта улица, вот этот дом»...
И вот он в квартире родной, на нем повисли родители, брат, вытянувшийся так, что и не узнать. Конечно, забыты все разногласия, да и как можно сравнивать сопляка Шульгина образца 1983 года с улыбчивым дылдой-сержантом, который так раздался в плечах, что без особого труда обнял всю семью разом.
— Сережа, ты устал с дороги, может, ляжешь, отдохнешь, — хлопотала мать, одновременно накрывая на стол.
Отец, неуклюже звеня бутылками в холодильнике, выбирал самую лучшую по его мнению, наконец вытащил, поставил на стол.
— Давно я ждал этого момента, — сказал он. — Ты меня, Сергей, прости, но когда ты уходил, был еще совсем мальчишка, а сейчас с тобой и выпить можно.
— Ну что ты отец, сразу — выпить, дай ему хоть отдышаться. Компоту хочешь, Сереж?
Шульгин посмотрел на родителей и внезапно отметил, что они постарели, и сказал отцу:
— Наливай.
Бывает так, что армия делает с людьми чудеса. Уходит служить умный человек, а возвращается совершеннейший дебил. В случае с Шульгиным, к счастью, никакого чуда не произошло. К своему собственному удивлению, он обнаружил, что поголовье друзей и подруг резко уменьшилось, а у некоторых даже были дети. Катя, так та вообще вышла замуж. Серега приехал, когда ее мужа не было дома, безо всякого сопротивления овладел немного подурневшей первой красавицей 10-го «Б», поболтал с ней о друзьях-товарищах, получил приглашение заходить на огонек. Баловница Катюша.
Прокуролесив две недели, Шульгин понял, что идти больше не к кому, а после полугода жизни «дедом», бездельничать ему очень не хотелось. Поговорив с отцом, который настойчиво рекомендовал ему поступить на подготовительные курсы в институт, где он так и продолжал оставатся замдекана, Шульгин достаточно быстро смог объяснить ему, что к гуманитарным наукам душа у него не лежит вовсе, что он поработает до следующего года, а поступит на подготовительные курсы в МГУ.
— На какой же факультет, — спросил отец.
— На ВМК.
— Это что такое?
— Вычислительной математики и кибернетики.
Отец с удивлением посмотрел на Серегу.
— Что ты так смотришь? — спросил Шульгин. — По точным наукам, кстати, у меня пятерки. Я, в общем-то, все помню. Короче говоря, мне Женька Епифанов посоветовал.
Поскольку Женька Епифанов был живым памятником микрорайона, и после школы поступил сразу на третий курс физмата МГУ, у родителей вопросов больше не возникало.
— Слушай, Дюша, а Сережка совсем переменился, — поделилась как-то наблюдением Татьяна Алексеевна, когда Сергей был на курсах.
— Ты знаешь, Таня, я высоких слов не люблю, но все-таки армия — это школа жизни, как ни банально это звучит.
Мама согласно покивала головой.
Мама же и устроила Сергея на работу. Сказала однажды в шутку:
— У нас в больнице двое ребят работает, таких как ты, Серж, только из армии пришли, работают сутки-трое.
— Кем же они там работают, главврачами что-ли?
Мать засмеялась:
— Да нет, санитарами в морге.
И очень удивилась, когда через пару дней Сергей попросил ее устроить его на работу.
— Да ты что, Сережа, тебе, наверное, это не подойдет. Там же каждый день с трупами возиться.
— Ну и что, — сказал Шульгин. — Я трупов не боюсь.
На самом деле Серега трупов боялся. Но в последнее время он зажил такой правильной жизнью, что ему хотелось все время чего-то доказывать, достигать и перевыполнять.
Первый день работы не по-хорошему поразил Шульгина. Трупов было действительно много. Они были повсюду: маленькие, большие, женские, мужские. Особенно отвратительны были мертвые женщины. Шеф Сергея, пожилой паталогооанатом Фомич, похожий на усталого филина, с торчащими над ушами клочками сивых волос и с аккуратными чуткими руками, решил сразу ввести новичка в курс дела.
— К нашей работе, Серега, — сказал он, — нужно сразу привыкать. Либо ты покойника победишь, либо он тебя. Ничего страшного в них нет. Бояться надо не мертвых, а живых. Покойники, они тихие. Пойдем, я тебе покажу.
Серега шел за человеком в белом халате и с опаской оглядывался. Войдя в прозекторскую, он почувствовал холод, который при обычных обстоятельствах не произвел бы на него никакого впечатления, но в синюшном свете бестеневых ламп, в этом холоде было что-то могильное.
Фомич подошел к стене, чем-то напоминающей Кремлевскую, и выдвинул на себя ячейку.
— Вот посмотри, — сказал он.
Серега посмотрел. Тошноты он не ощутил, но только какую-то легкую брезгливость.
На синем больном пальце ноги трупа была закреплена бирка.
Фомич потыкал в нее пальцем.
— У нас, как на складе, учет и порядок должен быть. Там у тебя стоят регистрационные журналы. Там отметишь, сюда привязываешь — полдела сделано.
Он с грохотом задвинул ячейку.
— Пойдем дальше, — продолжил врач странную экскурсию.
Подведя его к столу, на котором под простыней в бурых пятнах бугрилось что-то массивное, он сказал:
— Серега, ты покойников близко видел?
Серега молча кивнул головой.
Фомич отдернул простыню.
Тут-то Сереге и поплохело.
На столе лежала женщина лет тридцати пяти, уже вскрытая, с грубым швом от шеи до паха.
— Вот я поработал, — сказал Фомич, — а ты ее на тележку и в стенку. Тележки вон в углу.
И патологоанатом хитро посмотрел на Шульгина. Тот рассматривал мертвое тело сначала с той же легкой брезгливостью, а потом вдруг почувствовал полное равнодушие. Посмотрел на Фомича и подмигнул тому:
— Будет сделано.
Он подкатил тележку, рывком перевалил на него тело женщины, и присовокупил ее к остальным неживым.
Когда они шли к выходу, Фомич сказал:
— В следующий раз бери перчатки. Как насчет позавтракать?
Серега быстро привык к новому месту работы. К жмурам он относился поначалу с естественным интересом, через неделю они стали для него мало отличаться от тележек, на которых он возил, а еще через неделю он стал относиться ко всему философски — сегодня ты, а завтра я.
Платили за это удовольствие 120 рублей.
Повсюду были девчонки, в жилах кипела молодость, водила она не в сабельный поход, а по гостям, да на дискотеки. Денег не хватало. Хотя зарплату платили крайне регулярно, она кончалась очень быстро — большей частью уходила на погашение мелких долгов, которыми Шульгин, как болячками, покрывался к двадцатому числу каждого месяца. Хотя к Шульгину, похоже, намертво прилипло детское прозвище Лентяй, и он все так же любил прилечь, зайдя в гости, лентяем он уже не был.
Под Новый год внезапно позвонил отец Игоря и заплетающимся языком довольно агрессивно осведомился: какого хрена о нем забыли?
Тут же все семейство Шульгиных направилось к Романовым с дружеским визитом. После двухлетней разлуки отцы неожиданно преисполнились друг к другу самыми теплыми чувствами. Их жены и так не прерывали своих отношенй. Вечер удался, папы нажрались.
Серега был покрепче, поэтому отрубился не сразу, а еще успел пообщаться с полковником тет-а-тет на прокуренной кухне. Александр Иванович долго расспрашивал Серегу о службе, любовался его молодецким видом, ужасно огорчался, что тот пришел в гости не в форме, снова расспрашивал о службе, то и дело, по старой привычке, бодая холодильник уже изрядно полысевшей головой. Узнав, что Серега регулярно переписывается с Игорем, полковник растрогался и принес красивый пакет.
— У тебя какой размер? — спросил он.
— Сорок второй, — ответил Серега.
— Как сорок второй? — не понял Александр Иванович.
— Сорок второй, — повторил Серега.
— Ты про какой размер говоришь?
— Про размер обуви.
Полковник гулко засмеялся.
— Ты мне еще про размер хрена своего скажи. Штаны какого размера носишь?
— Сорок восьмой.
— А рост какой?
— Сто семьдесят восемь.
Александр Иванович посмотрел на пакет, пошевелил губами и ушел. Через минуту возвратился и бросил Шульгину на колени пакет размером поменьше.
— Вот тебе подарок. Джинсы «Страусс». Ха-ха, будешь бегать в них как Штраус. Только от врагов не бегай.
Серега открыл рот, чтобы вежливо отказаться, но тут же оказался припечанными тяжелой дланью к табурету.
— Бери, и ни слова. Приказы вышестоящего начальства не обсуждаются, а выполняются!
Так Серега обзавелся джинсами. Джинсы ему понравились, но были на два размера больше. То ли полковник перепутал пакеты, то ли посчитал, что Серега сможет еще вырасти. Пришлось Сереге джинсы продать — не понесешь же подарок менять, как в магазин. Джинсы он продал очень просто: пришел в гости к Кате, муж оказался дома, ну что же — попил пива с ее мужем, и пока они пили пиво, Катя, совершив несколько телефонных звонков, ушал с джинсами, а пришла с деньгами.
Посидев еще для приличия полчаса, он сунул отнекивающейся, но не сильно, подруге детства десятку. Подруга дества пошла закрывать за ним дверь и в прихожей ухитрилась потискать одной рукой Лентяя за детородный орган и пригласить назавтра в гости.
Добрый Сережа вышел из гостеприимной квартиры и в лифте пересчитал деньги. Их оказалось 50 рублей.
«Хорошая прибавка к зарплате» — подумал Сережа.
Через неделю отец Игоря снова позвонил. Поговорив с Шульгиным-старшим, он попросил к аппарату Сергея.
— Серега, — сказал он. — У меня есть для тебя хорошая новость. Я завтра уезжаю в войска. Что-то тоскливо, давайте, заходите с отцом, тяпнем по рюмочке, а то моя уехала, а я тут один как сыч. Правда Андрей что-то не хочет, ты ему хоть скажи.
По телефону голос полковника был довольно добр. Андрей свет Николаевич, как раз в этот момент отмокавший от двухдневного банкета в честь назначения его деканом, так яростно помотал головой на повторное приглашение, что голова у него чуть не взорвалась. Он повалился на кушетку, похожий на раздавленного таракана и накрыл лицо подушкой.
— Игорь, иди один, — простонал папа.
Игорь и пошел.
В гостях было хорошо. Полковник коньяку не жалел. Когда Игорь шел за второй бутылкой, сзади послышался грозный рык:
— Стоять!
У Игоря чуть колени не подломились, он застыл как соляной столп.
— Кругом, — последовала команда. — Молодец! Через левое плечо исполнил. Не зря служил. А где подарок?
— Дядя Саша, да они мне велики на два размера оказались.
— Ну а что же ты не пришел?
— Как я приду? Подарок менять?
— А продать подарок, значит, хорошо? Ну ладно, сколько хоть денег получил? Не обманули?
— Да нормально, шестьдесят рублей, — бесхитросно ответил Сергей.
Полковник удивился, потому что у него джинсы шли туго, не больше чем за четвертной. Пображничав еще немного, посмотрев фотографии Игоря во всех ракурсах, Серега собрался домой, и уже в прихожей его догнало предложение, от которого он не смог отказаться:
— Слушай, Серый, — сказал Александр Иванович. — Я же завтра улетаю, а у меня этих джинсов остался вагон и маленькая тележка, штук пятнадцать. Может ты их это... Ну... Попродаешь пока, раз у тебя так хорошо получается. Мне сорок будешь отдавать, а себе — двадцать.
Джинсы Сергей продал быстро, часть с помощью Кати, часть сам. Самому ему нравилось продавать их больше, потому что в карман попадало не десять, а двадцать рублей. Когда кончились джинсы, за которыми он регулярно ходил к маме Игоря, та порадовала его косметикой.
В общем, жить стало лучше, жить стало веселей.
Экзамены Шульгин сдал без проблем, ходил гордо как народный артист Эсамбаев и считал себя полноправным студентом МГУ. На экзаменах, кроме встреч с преподавателями, были и более приятные — ему пару раз встретилась Лера, с которой он учился на курсах. На курсах ему не представилось случая познакомиться с ней поближе, просто потому, что не представилось случая.
Лера была привлекательной, относилась к типу женщин, которые не производили с первого взгляда впечатления красавицы-раскрасавицы, но при более близком знакомстве хорошели на глазах.
Короче, если бы Шульгин на этих самых курсах присмотрелся к ней повнимательней, то наверняка бы взбрыкнул копытом, заржал и влюбился. Вот на экзаменах он и присмотрелся к ней повнимательней, потому что сидел через ряд. Встретившись с ней взглядом, улыбнулся, и получил в ответ мягкую улыбку. Тут Шульгина и пробило на Леру. Запала она в сердце бывшего морпеха, а теперь санитара морга и будущего студента МГУ.
Столкнувшись с Лерой на ступеньках в день последнего экзамена, Шульгин, будучи в приподнятом настроении по причине собственной учености, легко заговорил с девушкой:
— Здравствуйте, Лера! Как у вас дела, как сдача экзаменов?
— Здравствуйте Сергей, — ответила Лера, улыбаясь, — дела идут замечательно, экзамены сданы, все хорошо. А у вас?
Серега отметил, что она знает его имя. Хороший знак.
— У меня тоже все замечательно. Предлагаю посетить по этому поводу кафе.
Лера глянула на него с укоризной:
— Да вы, никак, ухаживаете за мной, Сергей? Как-то неожиданно.
— А это всегда неожиданно. Странно ведь было бы, если бы человек решил — дай-ка я поухаживаю вот за этой красавицей, а потом долго готовился, тезисы писал...
— То есть, вам по душе экспромты и спонтанность, да?
— Скажем так, они мне чаще по душе, чем длительная подготовка. Смотрите, Лера, какой интересный у нас разговор получается, мы уже дошли до метро, а я только сейчас это заметил.
Лера поулыбалась и спросила:
— А вам куда? Какая у вас ветка?
Сереге вдруг захотелось, чтобы она подольше оставалась с ним.
— А можно вопросом на вопрос? Вы давно не были в зоопарке?
— Давно... Лет десять, наверное. А вы что, хотите меня в зоопарк пригласить?
— Да, хочу. Собственно, я уже вас приглашаю. Пойдемте, посмотрим на братьев наших меньших и проникнемся важностью, пойдемте, Лера?
После недолгого раздумья, Лера согласилась. В зоопарке, бродя между клетками с вонючими животными, они перешли на «ты». Расставаясь, через три часа, Шульгин разжился телефоном Леры и подарил ей листочек с собственным номером.
Они стали перезваниваться чуть ли не каждый день и каждую неделю встречаться. На третьем или четвертом свидании, провожая новую подругу в быстро густеющих сумерках до подъезда, Серега зафиксировал ее в тени остро пахнущих зеленых насаждений и нанес поцелуй. Лера ответила, потом обняла Серегу и поцеловала его сама. Так они некоторое время целовались. У Шульгина случилась жуткая эрекция. Разумом Серега понимал, что в застегнутых штанах у него Леру трахнуть никак не выйдет, но разум отдал полномочия по контролю за телом члену, а товарищ член ни о чем не думал, а стремился в Леру изо всех сил. Лере хотелось не меньше, но она нашла в себе силы отклеиться от страстного провожатого.
— Я пойду, — сказала Лера, — и ты иди. А то нам будет плохо. Мне уже плохо.
— А зачем дело встало? — с трудом произнося звуки человеческой речи, прохрипел Шульгин.
— Зачем дело встало, понятно, Сережа, — тут Лера потрогала Шульгина, если можно так выразиться, за пах, — просто я тут не хочу. Или не могу. Не могу объяснить толковее, но лучше я пойду.
И, пока Шульгин, обезоруженный ласковой рукой, плямкал губами, пытаясь найти убедительные аргументы для убеждения, Лера исчезла в подъезде, загудел лифт и Серега опомнился.
Потом Лера уехала с родителями к Черному морю и вернулась лишь за неделю до начала занятий, загорелая.
Полетели одна за другой лекции и пары, как гуси-лебеди. Заполнялись зачетки оценками разной степени тяжести. Гремела музыка, лилось вино — началась студенческая жизнь. С любимой работой в морге пришлось распрощаться, тем более нужды в ней не было, как не было нужды и в деньгах — товары из дружественного Афганистана пользовались в Москве устойчивым спросом.
С 83-го года, каждую неделю Сергей получал письмо от Игоря. Тот аккуратно сообщал ему скучные новости и информировал об успехах в учебе. Серега понимал, что письма проходят цензуру. Сначала пытался прочитать между строк, может быть, Игорь чего-то хотел сообщить ему, не предназначенное для постронних глаз? Но вскоре понял, что занятие это столь же бесполезное, как и копание червей во льду перед зимней рыбалкой. Сергей привык к этим письмам и аккуратно их складывал в большую коробку, которая стояла в туалете, на полочке с инструментами, огороженной зеленой занавеской, под цвет моющихся обоев, покрывающих стены ватерклозета. Но очередное письмо было несколько необычным. Игорь сообщал, что в скором времени навестит стольный град — намечался очередной отпуск.
Серега был рад.
Помимо приезда старого друга, у меня были и другие поводы для радости. Серага каждый день уходил из университета вместе с Лерой и у них установились очень хорошие, лружеские отношения. Конечно, Сереге хотелось сорвать с Леры одежды прямо на платформе и тут же овладеть ею с гиканьем и криками, но это желание, поначалу преобладающее при виде длинноногой красотки, у Сереги начало соседствовать с искренним интересом к Лере, как к человеку. Желание не уменьшилось, а чуть потеснилось, впустив нежность, от которой Сереге было неловко. Но нежность потихоньку просачивалась. А Лера не была слепой. Практически те же самые чувства ониа испытывала по отношению к Шульгину.
Есть такая старая хохма: нет таких крепостей, которых бы не взяли большевики. В отличие от агрессивных большевиков, Серега не очень уж и рьяно атаковал бастион по имени Лера нескромными предложениями. Отчасти от неожиданной робости, вернее, боязни загубить то, что «расцветало меж ними чудесным цветком», если воспользоваться отработанными оборотами арабской любовной лирики времен Авиценны. Отчасти от не до конца понятной ему, но от этого не менее твердой уверенности, что рано или поздно все случится само собой. Так оно и вышло, аккурат в понедельник — после лекций, как обычно, пошли к «Университету», вдруг Лера предложила:
— Что-то мы с тобой совсем заучились. Стали знайками какими-то. Пойдем куда-нибудь? Может, на концерт сходим сегодня?
— Какой концерт, — спросил Серега, — где?
— Ну, где-нибудь... Купим билеты, музыку послушаем. Хотя, ну его, концерт. Давай лучше праздник сегодня отметим.
Шульгин посмотрел на нее:
— Праздник непослушания? Дети выгнали родителей и стучат голыми пятками по полу, сорят везде и никто им слова плохого не скажет... Действительно, это просто праздник какой-то!
Лера немного помолчала.
— Поехали ко мне, у меня никого сейчас дома нет.
— Поехали, — внешне беспечно произнес Серега, а внутренне аж содрогнулся — вот оно, щастье!
Вроде де бы они никуда не спешили, но взяли такси, вроде бы ничего особенного не происходило, но время как-то замедлилось. Подождав, пока Лера закроет входную дверь, Шульгин обнял ее и словно с гранаты сорвали предохранительную чеку.
ты запрокинула лицо,
а я сорвал с тебя кольцо —
и взрыв обрушил близлежащие дома.
Взрыв был действительно силен и продолжителен. После того, как они, наконец, отклеились друг от друга и между телами прошла прохладная волна воздуха, мир как-то сместился. Серега никак не мог сфокусировать взгляда на ее лице, блуждал по ней, следуя за взглядом пальцами. Лера стала совсем другой, от скудного освещения лицо ее то и дело менялось, будто Шульгину показывали трехмерный фоторобот — каждый раз другое, но родное лицо. Когда оно успело стать родным? Когда женщина становится родной? Нельзя сказать заранее. Серега гладил ее грудь, чувствуя что это ему очень помогает в восстановлении временно утерянных способностей, в голове его, изрядно контуженной любовной атакой, шлялись какие-то нелепые, мелкие мысли: «ее сосок затвердел под его руками», «она прерывисто задышала», «глаза ее широко распахнулись»... Ее сосок затвердел под его рукой, Лера задышала чуть громче и посмотрела Сереге в глаза.
— Сережа, — сказала она.
И Шульгин тут же принялся за дело. На этот раз все было обстоятельно, как на полигоне. Серега тут же ощутил полную ясность в вопросе сексуальной совместимости — это была его женщина, а за ясностью он испытал испуг — что почувствовала она, а вдруг она притворяется. Лера почувствовала его испуг, прижала его с неженской силой.
Все мелкие, но часто повторяющиеся вопросы — а можно ли в тебя? а нужно ли надевать? а ты кончила? а сюда можно? а как ты насчет этого? а? — сегодня не задавались, словно строны обсудили все давным давно и в более приличествующей переговорам обстановке.
Когда хорошо, тогда хорошо. Ну кто так может сказать? Абориген амазонских девственных лесов? Индеец аче-гуайяк, старый солдат, не знающий слов любви... Но ведь это правда.
Когда не нужно спрашивать — тебе хорошо? Когда сам говоришь — мне хорошо!
Дальше все получилось быстро и хорошо, а так не всегда бывает. Серега снял квартиру, после двух недель объяснений с родителями молодая пара соединилась на арендованной жилплощади и зажила самостоятельно.
Жизнь была замечательная, да и как не быть ей замечательной, когда два любящих человека разом решают проблему места, когда им никто не мешает?
вверх | дальше
|
