|
титул
|
1983
Шульгин начал ломать себе голову за восемь часов до Москвы и почти добился положительного результата, когда выбрался из поезда. Что сказать родителям? Ведь съедят с какашками за такие выкрутасы. Может не объявляться пока, перекантоваться у друзей, или в Питер смотаться?
Ноги сами принесли домой, Серега напрягся и решил — а, хрен с ним. Довольный верным решением, он поднялся на свой этаж.
Дальше было страшно. Отец обиделся, потому что ему было стыдно общаться со своим другом, который так много хлопотал за Серегу. Не хотелось отцу встречаться и с Александром Ивановичем, отцом Игоря. Но уж это было сделать просто, потому что доблестный полковник до сих пор пропадал чуть южнее своего не менее доблестного сына, в тех самых краях, где русских днем звали «шурави», а ночью — «кафирами».
— Ну и что же ты будешь теперь делать? — спросила мать, прихватив Серегу поутру. — Столько времени упустил, если даже удасться сдать документы в какой-нибудь приличный вуз, ты же не успеешь подготовиться.
— А что может помешать, мам? — оправдывался Шульгин. — Почему это я не смогу сдать документы?
— А то, что у тебя до сих пор нет аттестата, и когда они его пришлют — неизвестно. Если уж ты сбежал оттуда, то мог бы и позаботиться, захватить аттестат. Что ты теперь без аттестата будешь делать?
— Да мне не до того было, чтобы шариться по этому училищу в поисках аттестата. Мне надо было когти рвать по-бырому!
— Что это за слово «шариться»? «Когти» эти... Боже мой... Сережа, мне больно видеть, понимаешь, мне больно видеть, что ты уже вторую неделю только и делаешь, что валяешься на диване да плюешь в потолок. Я ведь о тебе забочусь. Это же тебе нужно. Я...
— Ма, ну хватит, сколько можно одно и то же. Завтра поеду в школу, возьму копию аттестата.
— Ты меня уже две недели «завтраками» кормишь, — начала всхлипывать мать.
— Ну чего ты начинаешь, — подорвался Шульгин с холодной табуретки, и ускакал в свою комнату.
— Совсем моя мотыга обезумела, — жаловался Шульгин Кате. — Бьется в истерике, как таракан в кайфе. Одно и то же талдычит: «Погибнешь ты, Сережа, погибнешь, надо свою жизнь устраивать». Да мне после той Алма-Аты...
— Ну ты тоже — что-то же надо делать.
— А что я сделаю, если аттестата не дают. Я даже предкам об этом говорить боюсь. Узнают если — кони двинут вообще.
— Ну ладно, — Катя поднялась и отодвинула стул. — ты чего, сегодня останешься?
— А что сегодня будет такое?
— Народ придет.
— Не знаю, — сказал Шульгин. — Сейчас действительно в школу съезжу, попробую хоть кого-нибудь там отловить. А то ведь заберут в армию. На хрен мне это надо?
КГБ, как бы раньше он не назывался, всегда начиняли люди с очень хорошей памятью, любившие и умевшие мстить. Конечно, со временем кровожадности поубавилось, да и цель в данном случае была слишком мелкая. Хотя возможности подгадить Комитет никогда не упускал. Аттестат прислали в сентябре, ровно за неделю до призыва в армию. К тому времени Шульгин научился громко ругаться матом на улице, вконец поссорился с родителями, которые уже боялись с ним разговаривать, и были даже довольны тем, что голова теперь будет болеть у министра обороны, Маршалла Советского Союза Соколова.
Правда, на проводы они устроили сыну роскошный подарок — уехали сами, и увезли брата Пашку на дачу. К полуночи квартира напоминала дом-музей Толстого, Ясную Поляну, после отхода оттуда немецко-фашистских войск. Серега бродил по квартире в каком-то странном состоянии, выворачиваясь между танцующих гостей. То и дело смотрел на часы, время двигалось ужасно медленно.
Серега бежал по песку, То и дело перепрыгивая через раскрывающиеся перед его ногами ямы. Но ям становилось все больше, а песка — все меньше. Вот он уже соскользнул в одну, выбрался, тут же попал во вторую, открыл было рот, чтобы закричать... Тут чьи-то сильные руки выдернули его за уши, он открыл глаза и увидел над собой ухмыляющееся лицо старого приятеля Дениса.
— Вставай, в армию опоздаешь, идиот. Ну ты и нажрался!
Шульгин попытался ему ответить, но еле успел повернуть голову набок. Денис совершил дикий прыжок.
— Ну ты и урод! — сказал он. — Ты же Катьку заблевал.
— Какую Катьку, — спросил Шульгин, пытаясь встать.
Взгляд его сфокусировался на девушке, лежащей слева от него.
— Блин! — просипел он. — Денис, что делать?
— Чего делать? Отнесем ее в ванную, она проснется, подумает — сама облевалась.
Шульгин с интересом посмотрел на него.
— А водка осталась? — спросил он.
— Водка-то осталась, — ответил Денис. — Куда тебе бухать еще? Тебя же сразу в тюрьму посадят, или куда они там сажают?
— На гауптвахту, — ответил Шульгин.
— Вот на гауптвахту тебя и посадят. Ладно, берись за ноги, только подожди, я тебя обойду. А то ногами вперед плохая примета носить.
— Ну в ванну-то можно ногами вперед, — попытался пошутить Шульгин, но тут его чуть во второй раз не стошнило.
В коридоре им встретилась Маша. Маша стояла, прислонившись к стене, держа в руках маленький стаканчик с водкой. Маша ритмично качалась, и от этого водка ритмично выплескивалась на пол.
— Кто это? — спросила Маша. — Катька? Что с ней?
— Что-то, — передразнил Денис. — Облевалась твоя Катька, перепила девчонка. Только ты никому не говори.
— Да что вы, мальчики, конечно, — поклялась Маша, вылив на друзей последние капли водки.
— Вы осторожней, — свистящим шопотом говорила она им вслед.
Уложив бесчувственное тело в ванну, Денис и Серега прошли мимо валяющихся в квартире тел на балкон. Серега бросил взгляд на часы. Десять минут шестого.
— Прикинь, Денис, — сказал он. — Через пятьдесят минут меня заберут в армейку.
— Меня тоже скоро заберут, — сказал Денис. — Правда не через пятьдесят минут, но от этого лучше не становится.
Над сборным пунктом зловеще кружили черные вороны. Некоторые из них зычно каркали, тогда становилось совсем хреново. Немытые, нечесаные призывники, томясь от вынужденного безделья, с отвращением поедали домашнюю пищу. Имеено здесь можно было встретить образцы подлинного человеколюбия. Когда абсолютно незнакомые парни, которые на гражданке могли подойти к тебе, только для того, чтобы дать в репу, подходили и предлагали курочку или докторскую колбаску. Время шло, ничего не менялось, и вдруг приехали подтянутые люди в черной одежде, при виде которых между призывниками искрой возгорелся слух.
— Моряки, на флот забирают, на три года.
Тут же отовсюду послышались стоны:
— Бля, да я лучше свалю сейчас отсюда.
— На три года? Нет, чуваки, лучше в Афган, добровольцем.
Последняя фраза запала в голову Шульгина. Отупев от безделья и жалости к самому себе, он был готов хоть к черту на рога, только бы вырваться отсюда. Хоть к черту на рога, но только не на флот.
«Катюха меня ведь не дождется» — подумал Шульгин. «А я ведь ее еще и облевал».
Что за чушь лезет в голову в ответственный момент.
Шульгин дернул за рукав новообретенного приятеля Миху, горячечно прошептал:
— Слушай, Миха, а давай в Афган попросимся. Ну чего там, в этом Афгане такого страшного? У меня у друга там отец уже лет пять, приезжает загорелый, просидим где-нибудь два года на складе, будем афганцам хлеб раздавать.
Миха тупо посмотрел на него.
— А то на флот неохота, — продолжал Шульгин. — Три года!
— Я плавать не умею, — сказал Миха.
— Тем более. Три года — все про тебя забудут на гражданке, одуреешь там. Пошли, попросимся добровольцами, а то одному влом.
Миха поднялся:
— Пошли.
Начальником призывного пункта оказался маленький подполковник с седой головой, похожей на головку чеснока. У него были синие мешки под глазами, прожилки на носу, в общем человек был не чужд алкоголю. У подполковников это часто бывает.
— Слушаю вас, — сказал он, не поднимая глаз от стола.
— Товарищ подполковник, разрешите обратиться! — бодро сказал Серега.
Подполковник посмотрел на него одним глазом:
— Обращайтесь.
— Товарищ подполковник, мы вот с другом хотим поехать добровольцами в Афганистан для оказания интернациональной помощи. Пограниченный контингент советских войск.
— У меня права есть, — сказал Миха. — Я могу на грузовике ездить.
— Кругом, — сказал подполковник.
— Товарищ... — начал было Шульгин.
— Молчать! — рявкнул подполковник. — Щеглы сопливые! Родители ума не дали, может я немного поделюсь. В Афганистан! Ну, бля, комики! Давайте пиздуйте отсюда. Чтобы духа вашего здесь не было. Потом спасибо мне скажете.
Серега с Михой выскочили как ошпаренные.
— Мудак какой-то, — сказал Серега. — Туша офигевшая. Нет, я не понял, что — родине солдаты не нужны?
Стоя в первой шеренге, глядя на прохаживающихся перед строем «моряков», Шульгин невесело думал: «Ну все, п...ц, три года». Он не заметил, как сказал это вслух.
— Не три, а два, — негромко сказал ему сосед.
— Ты че, совсем дикий что-ли? Это же морпехи. Ты что, не видишь — они в сапогах.
— А я знаю, в чем они должны быть? — огрызнулся Шульгин. — Ну и что, что морпехи?
— А то, что морская пехота — два года.
— Разговорчики в строю!
Служба в морской пехоте отличалась от службы в обычной пехотной части немногим. Если не принимать во внимание красивую форму и особый расовый состав — преобладали славяне — то она отличалась только двумя вещами: почти все были здоровенными лбами, и гоняли их по-настоящему.
Странным образом личный состав понимал, что у их части особый статус. Обильно разбросанные по засекреченному Кольскому полуострову воинские части на 90% состояли из стройбатов, служб обеспечения, в общем тех, кого моряки зовут «сапогами» и «хитрыми ботинками», а сухопутные воины никак не зовут. Но воинская часть близ поселка Щука отличалась ото всех них, как отличается дембель от салаги. Или как отличается годок от карася, если пользоваться морской терминологией.
Это была боеготовная часть.
Отстояв по молодости немеряное количество нарядов, перечистив тонн десять картошки, и получив законную дозу п...лей, Шульгин через год превратился в мощного кабана, на которых и держится наша морская пехота.
Если не считать боевые будни развлечением, то практически все свое свободное время военнослужащие, оставившие за плечами год «карасевки» проводили либо злостно нарушая воинскую дисциплину различными способами, либо занимаясь физическими упражнениями. Попросту говоря, качались и отрабатывали друг на друге приемы рукопашного боя. С теми, кто считал лучшими макиварами молодых бойцов, в этой части не церемонились, и каждый год какой-нибудь недостаточно сообразительный каратист уезжал в дисбат.
Ну, а если молодые люди, которых хорошо и регулярно кормят, постоянно занимаются физическими упражнениями и оттачивают искусство сильно и метко махать конечностями, они крепчают.
Самое замечательный на срочной службе момент, это когда очередной молодой боец, взгромоздившись на табурет, громко и отчетливо сообщает валяющимся по койкам боевым товарищам, сколько дней осталось до приказа. Этот момент не может испортить даже то, что иногда таким глашатаем оказываешься ты. Какая разница, день ведь все равно прошел и свобода стала ближе.
Сереге оставалось меньше месяца до демобилизации и им овладела манечка, которая всегда подстерегает томящихся от безделья дедов. Серега принялся за дембельский комплект. Вместе с товарищами-одногодками, он уходил сразу после развода в какое-нибудь укромное место, и там, ведя неспешные беседы о великих деяниях, ждущих каждого из присутствующих на гражданке, дембеля ушивали форму и изготавливали для нее разнообразные металлические украшения сообразно своим эстетическим представлениям.
вверх | дальше
|
